28.11.2012. / pee-Академедиасрбијa

Владимир Варава

Византизация contra вестернизации

Как только мы начинаем говорить о славянском мире, о славянской душе, то сразу в мысленном горизонте возникают образы России и Византии. Россия, византизм, славянство - вот духовный, культурный, метафизический, геополитический контекст, в свое время навечно обозначенный Константином Леонтьевым, вне которого продумывание славянских вопросов не имеет смысла.

И несмотря на то, что Владимир Соловьев пророчил ему посмертную неизвестность, выделяя из всех его достоинств лишь то, что он был самостоятельный и своеобразный мыслитель, а главное – добрый человек, ныне мы видим возрастающий интерес думающих людей к этому «несвоевременному философу», что далеко не случайно.

Что мы можем сказать сегодня по поводу взаимодействия византизма и славянства; принесло ли время новые смыслы, новые акценты, или еще не обдуманы проблемы, возникшие в XIX веке, без разрешения которых дальнейшие размышления лишены перспективы?

Леонтьеву действительно удалось проникнуть умственным и духовным взором в живую плоть русской культуры, разглядеть под огромным слоем поверхностно-рациональных оценок и трактовок сущность русского своеобразия, ибо он раскрыл потаенные смыслы того феномена, который носит название византизм.

Сегодня нас волнуют прежде всего, пророческие взгляды, мысли Константина Леонтьева, его историософский и метафизический пафос, его коренные интуиции и предпочтения, его любовь и ненависть к определенным идеям и традициям.

Во времена Леонтьева не существовало термина «вестернизация», но словосочетание «эгалитарный прогресс», часто употребляемое Леонтьевым, точно соответствует основным параметрам вестернизации: упростить сложного, проблемного и трагического человека до потребляющего, не думающего и не страдающего существа, до «среднего европейца».

Вестернизация, являющаяся основной идеологемой современной формы мирового тоталитаризма-глобализма, стремится к уравнению многомерного и разнообразного мира в рамках одного доминирующего типа культуры. Равенство как социокультурный идеал – проклятие рода человеческого. Единственно подлинное равенство человечества – это равенство во Христе, ибо здесь нет никаких эмпирических, человеческих предпочтений и приоритетов. Все равно немощны и беспомощны, всем требуется неотмирная помощь Неба.

Леонтьев – пророк гибельности вестернизации, которая в его время виделась ему как «эгалитарный прогресс».

Действительно, мрачные пророчества Леонтьева, к сожалению, сбываются. В стихах сербского поэта Зорана Костича чувствуется глубокая боль за нынешнюю Россию:

Россия, что с тобою сталось?

Где прежние твои границы?

Душа замерзла или сжалась?

Из многочисленных высказываний Леонтьева на славянсковизантийскую тему можно взять следующие, которые и будут определяющей «духовной нитью» наших размышлений: «Нравится нам это или нет, худо ли византийское начало или хорошо оно, но оно единственный надежный якорь нашего, не только русского, но и всеславянского охранения».

Леонтьев видел в византизме огромный культуротворческий потенциал: «Византизм организовал нас, система византийских идей создала величие наше». Величие и значение Византии остро чувствовал Василий Розанов: «Но несомненно, что в старости своей, быть может глубже всех народов почувствовав близость к себе великого момента смерти, она высказала слова неизъяснимой глубины, создала вечно живой цвет, который вот уже тысячелетие наполняет историю своим благоуханием и дает народам силу к жизни, без которой они не могли бы, не захотели и не сумели иногда вынести тяжесть судьбы своей на земле… Оригинальная черта Византии состоит в том, что, взяв важнейшие моменты бытия человеческого – рождение, смерть, обращение души к Богу, - она окружила их такой высокой поэзией, возвела к такому высокому смыслу, к какому они никогда дотоле не возводились в истории». (Розанов В.В. Эстетическое понимание истории // К.Н. Леонтьев: pro et contra. Кн.1. Спб.:1995).

Это и есть абсолютный смысл византизма, смысл метафизический, духовный и философский. Поэтому нужно понимать византизм не эмпирически (как систему политического интриганства или «тысячелетнюю лабораторию тоталитарного опыта»), а метафизически - как трагическое и поэтическое осмысление кардинальных моментов и состояний человеческого бытия – рождения, веры, смерти. Византизм – сугубо духовно-культурное философское понятие, и именно так нужно его принимать и рассматривать.

Философско-богословское осмысление византизма раскрывает, по крайней мере, три его грани, взаимосвязанных, образующих единое мирочувствие и мировидение: недоверие к человеку в его наличном, антропологически-ущербном (греховном) состоянии; недоверие к универсалистско-глобалистским проектам по созданию одной «общечеловеческой» культуры; трагическое восприятие наличного мира, в котором безумно-антиномическим образом соединяются крайне острое восхищение Богосозданной красотой тварного мира с одновременным видением его искаженного лика. Драматические противоречия между этикой и эстетикой приводят к крайне пессимистическим выводам относительно судьбы тварного мира.

Византийское трагическое миро-чувствие избегает поверхностного отношения к этому миру, который «во зле лежит». Именно византийское мирочувствие создало особый поэтико-литургический контекст мысли, где философия означает живое детоводительство ко Христу. Это и создает особую духовную твердость православных славян, преданно держащихся за свои ценности и святыни.

В центре новой нехристианской религии глобализма ставится идея счастья; счастья смертного в смертном мире, добавим. Стремление смертного сделать счастливым в земных условиях – утопия, на деле оборачивающаяся страшными несчастьями, кровью и войнами, страданиями миллионов, не желающих жить по «цивилизованным стандартам» тоталитарного рынка, но в лоне своей родной традиции.

Византизм как мировоззрение, трезво оценивающее иллюзорность любых прогрессистских проектов, культивирует возвышенно-трагический стиль жизни, соответствующий онтологическому состоянию наличного бытия, бытия больного и порушенного многовековым человеческим злом. Иным словом, византизм – благородство и трагический аристократизм; вестернизм – подавляющая примитивность.

Итак, сейчас мы наблюдаем конфронтацию двух антропологических моделей – Homo Byzantinus и Homo Americanus. Разница меж ними столь велика, политические силы на сегодняшний момент столь неравномерны, что вольноневольно необходимо обращаться к коренным началам славянского духа, в основах которого – византийское мирочувствие.

Наличие византийского субстрата в славянской культуре и задает ту особую философскую матрицу, которая и отличает духовное любомудрие русских, основанное на живом, трагическом и антиномическом богопознании и боговосприятии.

Взаимодействие византийского (православного) начала с началами славянскими создает тот необходимый культурный синтез, который позволяет сохранить православие без Византии на укрепленных православием славянских территориях. Хотя сами по себе «византизм» и «славянство» – изначально два разных культурных типа. Общеславянские черты характера хорошо известны; это – доброта, кротость, уступчивость, хаотичность, неоформленность. Византийские черты тоже хорошо известны: это воля, власть, сила, жесткость, могущество. Только лишь их плодотворное, прежде всего духовное взаимодействие, создает великое культурное образование, имеющее великие духовные и культурные задания. В этом свете культурософская «формула» России, как и любого славянского народа, состоит в неслиянности и нераздельности византизма и славянства.

Общность византизма и славянства очевидна. Благоговейное отношение к книжности, к Слову как таковому, проявилось и в самоназвании «славен» –славян, которое связано со «словом». Народ самоименует себя, указывая на свою главную черту – «люди, владеющие словом». Слово у славян, поистине сакрализовано, оно имеет высший бытийный статус, им окрашены все ценностные приоритеты народа.

К этому можно добавить трактовку названия славян, данную русским философом Николаем Федоровым: «В имени «славяне» и заключается понятие не славных, а славящих Бога отцов».

Своеобразным метафизическим гимном славянскому миру можно считать стихи сербского поэта «корневого мироощущения» Манойле Гавриловича:

Серебром славянским лава,

растекаясь во вселенной,

чародея жжет отныне,

в пасти Солнца

обреченно ворон стонет;

над Европой вижу светлую богиню:

то любовь моя восходит

на зардевшем небосклоне.

Здесь передано вселенское мироощущение, в котором теплая нежность славянского взора перемежается с суровой обреченностью византийского мирочувствия.

Леонтьев опасался «опрометчивого панславянизма», так как видел в современных ему балканских славянах потенции космополизации, демократизации, ибо недостаток крепких византийских форм делает южное славянство подверженным эгалитарным тенденциям столь нелюбимого им Запада.

Гениальность Леонтьева в том, что он один из первых узрел разрушающее воздействие западной культуры, ибо последняя подверглась саморазрушению через демократию, социализм, то есть через упрощение высоко трагических начал бытия. Мало кто в то время, подобно Леонтьеву, мог почувствовать опасность унификации культуры на буржуазных принципах усреднения, которые сводят все многообразие жизни государства и человека к идеалам достатка, безопасности, комфорта. То есть к презренным для человека высокой культуры вещам.

А сегодня реальность американской глобализации, уничтожающей всякое живое своеобразие национальных культур – не просто угроза, а суровая действительность. Только опора на славяно-византийский исток может действительно и духовно и культурно и политически укрепить и обогатить Россию и весь славянский мир, который, если не потеряет своего духовного лика, явится серьезной альтернативой безличного и бескультурного постмодернистского глобалистского общества.

Ошеломляющая достоверность прогноза Леонтьева относительно разрушительного действия мелко-однообразных идей, которое несет в себе массовая культура Запада, заставляет вновь и вновь вчитываться и вслушиваться в трагические интонации его духовных пророчеств.

«Серб Христов радуется смерти»

Кн. С.Н. Трубецкой в 1892 году в статье «Разочарованный славянофил», посвященной разбору взглядов Леонтьева, задавал далеко не безосновательные вопросы относительно перспективности взаимосвязей балканских славян с Россией после их освобождения: «Явилось ли православие живою духовною связью между нами? Существуют ли какие-либо духовные связи между нами вообще? Есть ли у нас что-либо общее в сфере политических интересов, кроме ненависти к австрийцам, но и то только там, где их боятся больше нас?».

Сейчас мы просто обязаны обнаружить, выявить, обналичить эти духовные связи и общие интересы. Тем более, что они существовали всегда, временами подспудно, в неявном виде, скрываясь за внешней эмпирической пустотой истории. Но глубинные метафизические связи, общий трагический крест православного народа – это было всегда. Сейчас есть чем поделиться, есть чем обменяться, перспективы светлы и обнадеживающи.

Сербский поэт Зоран Костич подтверждает общность нашей духовно-исторической судьбы:

В пучине племя русских, сербов –

От Колымы и до Бояны,

От Книна до Петровой тверди

Край освященный – рана в ране!

Без Радонежского, без Саввы

Возвыситься нам как над мукой?

И накануне Крестной Славы

Прошу: Лука, будь нам порукой!

В статье даются стихи сербских поэтов из книги «Из века в век. Сербская поэзия. Стихотворения», М., 2003, в переводах Ю. Лакербая, И. Числова

/ По материалам slav-dusha.narod.ru; Cpпcкa.pу /

---