РОССИЯ И СЕРБИЯ: КОРНИ РОДСТВА
28.11.2012. / pee-Академедиасрбијa
Владимир Варава
Византизация contra вестернизации
Как только мы начинаем говорить о славянском мире, о славянской душе, то сразу в мысленном горизонте возникают образы России и Византии. Россия, византизм, славянство - вот духовный, культурный, метафизический, геополитический контекст, в свое время навечно обозначенный Константином Леонтьевым, вне которого продумывание славянских вопросов не имеет смысла.И несмотря на то, что Владимир Соловьев пророчил ему посмертную неизвестность, выделяя из всех его достоинств лишь то, что он был самостоятельный и своеобразный мыслитель, а главное – добрый человек, ныне мы видим возрастающий интерес думающих людей к этому «несвоевременному философу», что далеко не случайно.
Что мы можем сказать сегодня по поводу взаимодействия византизма и славянства; принесло ли время новые смыслы, новые акценты, или еще не обдуманы проблемы, возникшие в XIX веке, без разрешения которых дальнейшие размышления лишены перспективы?
Леонтьеву действительно удалось проникнуть умственным и духовным взором в живую плоть русской культуры, разглядеть под огромным слоем поверхностно-рациональных оценок и трактовок сущность русского своеобразия, ибо он раскрыл потаенные смыслы того феномена, который носит название византизм.
Сегодня нас волнуют прежде всего, пророческие взгляды, мысли Константина Леонтьева, его историософский и метафизический пафос, его коренные интуиции и предпочтения, его любовь и ненависть к определенным идеям и традициям.
Во времена Леонтьева не существовало термина «вестернизация», но словосочетание «эгалитарный прогресс», часто употребляемое Леонтьевым, точно соответствует основным параметрам вестернизации: упростить сложного, проблемного и трагического человека до потребляющего, не думающего и не страдающего существа, до «среднего европейца».
Вестернизация, являющаяся основной идеологемой современной формы мирового тоталитаризма-глобализма, стремится к уравнению многомерного и разнообразного мира в рамках одного доминирующего типа культуры. Равенство как социокультурный идеал – проклятие рода человеческого. Единственно подлинное равенство человечества – это равенство во Христе, ибо здесь нет никаких эмпирических, человеческих предпочтений и приоритетов. Все равно немощны и беспомощны, всем требуется неотмирная помощь Неба.
Леонтьев – пророк гибельности вестернизации, которая в его время виделась ему как «эгалитарный прогресс».
Действительно, мрачные пророчества Леонтьева, к сожалению, сбываются. В стихах сербского поэта Зорана Костича чувствуется глубокая боль за нынешнюю Россию:
Россия, что с тобою сталось?
Где прежние твои границы?
Душа замерзла или сжалась?
Из многочисленных высказываний Леонтьева на славянсковизантийскую тему можно взять следующие, которые и будут определяющей «духовной нитью» наших размышлений: «Нравится нам это или нет, худо ли византийское начало или хорошо оно, но оно единственный надежный якорь нашего, не только русского, но и всеславянского охранения».
Леонтьев видел в византизме огромный культуротворческий потенциал: «Византизм организовал нас, система византийских идей создала величие наше». Величие и значение Византии остро чувствовал Василий Розанов: «Но несомненно, что в старости своей, быть может глубже всех народов почувствовав близость к себе великого момента смерти, она высказала слова неизъяснимой глубины, создала вечно живой цвет, который вот уже тысячелетие наполняет историю своим благоуханием и дает народам силу к жизни, без которой они не могли бы, не захотели и не сумели иногда вынести тяжесть судьбы своей на земле… Оригинальная черта Византии состоит в том, что, взяв важнейшие моменты бытия человеческого – рождение, смерть, обращение души к Богу, - она окружила их такой высокой поэзией, возвела к такому высокому смыслу, к какому они никогда дотоле не возводились в истории». (Розанов В.В. Эстетическое понимание истории // К.Н. Леонтьев: pro et contra. Кн.1. Спб.:1995).
Это и есть абсолютный смысл византизма, смысл метафизический, духовный и философский. Поэтому нужно понимать византизм не эмпирически (как систему политического интриганства или «тысячелетнюю лабораторию тоталитарного опыта»), а метафизически - как трагическое и поэтическое осмысление кардинальных моментов и состояний человеческого бытия – рождения, веры, смерти. Византизм – сугубо духовно-культурное философское понятие, и именно так нужно его принимать и рассматривать.
Философско-богословское осмысление византизма раскрывает, по крайней мере, три его грани, взаимосвязанных, образующих единое мирочувствие и мировидение: недоверие к человеку в его наличном, антропологически-ущербном (греховном) состоянии; недоверие к универсалистско-глобалистским проектам по созданию одной «общечеловеческой» культуры; трагическое восприятие наличного мира, в котором безумно-антиномическим образом соединяются крайне острое восхищение Богосозданной красотой тварного мира с одновременным видением его искаженного лика. Драматические противоречия между этикой и эстетикой приводят к крайне пессимистическим выводам относительно судьбы тварного мира.
Византийское трагическое миро-чувствие избегает поверхностного отношения к этому миру, который «во зле лежит». Именно византийское мирочувствие создало особый поэтико-литургический контекст мысли, где философия означает живое детоводительство ко Христу. Это и создает особую духовную твердость православных славян, преданно держащихся за свои ценности и святыни.
В центре новой нехристианской религии глобализма ставится идея счастья; счастья смертного в смертном мире, добавим. Стремление смертного сделать счастливым в земных условиях – утопия, на деле оборачивающаяся страшными несчастьями, кровью и войнами, страданиями миллионов, не желающих жить по «цивилизованным стандартам» тоталитарного рынка, но в лоне своей родной традиции.
Византизм как мировоззрение, трезво оценивающее иллюзорность любых прогрессистских проектов, культивирует возвышенно-трагический стиль жизни, соответствующий онтологическому состоянию наличного бытия, бытия больного и порушенного многовековым человеческим злом. Иным словом, византизм – благородство и трагический аристократизм; вестернизм – подавляющая примитивность.
Итак, сейчас мы наблюдаем конфронтацию двух антропологических моделей – Homo Byzantinus и Homo Americanus. Разница меж ними столь велика, политические силы на сегодняшний момент столь неравномерны, что вольноневольно необходимо обращаться к коренным началам славянского духа, в основах которого – византийское мирочувствие.
Наличие византийского субстрата в славянской культуре и задает ту особую философскую матрицу, которая и отличает духовное любомудрие русских, основанное на живом, трагическом и антиномическом богопознании и боговосприятии.
Взаимодействие византийского (православного) начала с началами славянскими создает тот необходимый культурный синтез, который позволяет сохранить православие без Византии на укрепленных православием славянских территориях. Хотя сами по себе «византизм» и «славянство» – изначально два разных культурных типа. Общеславянские черты характера хорошо известны; это – доброта, кротость, уступчивость, хаотичность, неоформленность. Византийские черты тоже хорошо известны: это воля, власть, сила, жесткость, могущество. Только лишь их плодотворное, прежде всего духовное взаимодействие, создает великое культурное образование, имеющее великие духовные и культурные задания. В этом свете культурософская «формула» России, как и любого славянского народа, состоит в неслиянности и нераздельности византизма и славянства.
Общность византизма и славянства очевидна. Благоговейное отношение к книжности, к Слову как таковому, проявилось и в самоназвании «славен» –славян, которое связано со «словом». Народ самоименует себя, указывая на свою главную черту – «люди, владеющие словом». Слово у славян, поистине сакрализовано, оно имеет высший бытийный статус, им окрашены все ценностные приоритеты народа.
К этому можно добавить трактовку названия славян, данную русским философом Николаем Федоровым: «В имени «славяне» и заключается понятие не славных, а славящих Бога отцов».
Своеобразным метафизическим гимном славянскому миру можно считать стихи сербского поэта «корневого мироощущения» Манойле Гавриловича:
Серебром славянским лава,
растекаясь во вселенной,
чародея жжет отныне,
в пасти Солнца
обреченно ворон стонет;
над Европой вижу светлую богиню:
то любовь моя восходит
на зардевшем небосклоне.
Здесь передано вселенское мироощущение, в котором теплая нежность славянского взора перемежается с суровой обреченностью византийского мирочувствия.
Леонтьев опасался «опрометчивого панславянизма», так как видел в современных ему балканских славянах потенции космополизации, демократизации, ибо недостаток крепких византийских форм делает южное славянство подверженным эгалитарным тенденциям столь нелюбимого им Запада.
Гениальность Леонтьева в том, что он один из первых узрел разрушающее воздействие западной культуры, ибо последняя подверглась саморазрушению через демократию, социализм, то есть через упрощение высоко трагических начал бытия. Мало кто в то время, подобно Леонтьеву, мог почувствовать опасность унификации культуры на буржуазных принципах усреднения, которые сводят все многообразие жизни государства и человека к идеалам достатка, безопасности, комфорта. То есть к презренным для человека высокой культуры вещам.
А сегодня реальность американской глобализации, уничтожающей всякое живое своеобразие национальных культур – не просто угроза, а суровая действительность. Только опора на славяно-византийский исток может действительно и духовно и культурно и политически укрепить и обогатить Россию и весь славянский мир, который, если не потеряет своего духовного лика, явится серьезной альтернативой безличного и бескультурного постмодернистского глобалистского общества.
Ошеломляющая достоверность прогноза Леонтьева относительно разрушительного действия мелко-однообразных идей, которое несет в себе массовая культура Запада, заставляет вновь и вновь вчитываться и вслушиваться в трагические интонации его духовных пророчеств.
«Серб Христов радуется смерти»
Кн. С.Н. Трубецкой в 1892 году в статье «Разочарованный славянофил», посвященной разбору взглядов Леонтьева, задавал далеко не безосновательные вопросы относительно перспективности взаимосвязей балканских славян с Россией после их освобождения: «Явилось ли православие живою духовною связью между нами? Существуют ли какие-либо духовные связи между нами вообще? Есть ли у нас что-либо общее в сфере политических интересов, кроме ненависти к австрийцам, но и то только там, где их боятся больше нас?».
Сейчас мы просто обязаны обнаружить, выявить, обналичить эти духовные связи и общие интересы. Тем более, что они существовали всегда, временами подспудно, в неявном виде, скрываясь за внешней эмпирической пустотой истории. Но глубинные метафизические связи, общий трагический крест православного народа – это было всегда. Сейчас есть чем поделиться, есть чем обменяться, перспективы светлы и обнадеживающи.
Сербский поэт Зоран Костич подтверждает общность нашей духовно-исторической судьбы:
В пучине племя русских, сербов –
От Колымы и до Бояны,
От Книна до Петровой тверди
Край освященный – рана в ране!
Без Радонежского, без Саввы
Возвыситься нам как над мукой?
И накануне Крестной Славы
Прошу: Лука, будь нам порукой!
В статье даются стихи сербских поэтов из книги «Из века в век. Сербская поэзия. Стихотворения», М., 2003, в переводах Ю. Лакербая, И. Числова
/ По материалам slav-dusha.narod.ru; Cpпcкa.pу /